Ты мой лучший друг

Двое врачей давние друзья детства. Сейчас им почти 30, они до сих пор не разлей вода и отлично дополняют друг друга по жизни.
Но один из них начинает испытывать дружбу на прочность и, она оказывается не столь идеальна, как ранее им казалось.

Рейн.

Глава 1. Осознание.

   Перед концом рабочего дня я как обычно решил заглянуть к Йоханну. Он всегда картинно сердится, что я не стучусь. Дверь торжественно распахнулась и я предстал во всей красе, со своей самой ослепительной улыбкой:

   — Йо-о-о-о-ха-а-а-анн, заканчивай работу, пошли пить!

   Йоханн тяжело вздохнул, перебирая стопку бумаг, но улыбнулся мне:

   — Я почти закончил, посиди тихо пару минут, — мягко сказал он.

   Я уселся на кресло и терпеливо дождался пока Йоханн отсортирует медзаключения.

   Вечер мы провели в баре, шумно обсуждая то, как сложно найти хорошего специалиста, который не падает в обморок при виде трупа. Точнее сказать, основной шум исходил от меня, а Йоханн тихо отпускал комментарии.

   Нашей дружбе уже лет двадцать. Еще со школы мы были отличной командой. Я обожал нарываться на неприятности: устраивать драки, подбивать на прогулы. Йоханну тоже было интересно пощекотать нервы, хоть он и никогда не мог в этом признаться.

   Поэтому он как серый кардинал с интересом наблюдал со стороны и останавливал меня, когда у нас действительно могли начаться проблемы. Улыбка моего светловолосого друга не оставляла равнодушными ни детей ни взрослых. Никто не мог устоять перед убедительной, взрослой речью тихого и прилежного мальчика. До последнего они смотрели в его честные глаза и верили, верили.

   Хулиган, организующий веселье и дипломат, прикрывающий тыл. Непобедимая команда.

   Мы поступили в медицинский университет в Берлине. Йоханн стал старостой и сразу погрузился в научную деятельность. Участие в различных конференциях помогло ему набрать кредит доверия у преподавателей. Я учился настолько прилежно насколько мог, но у нас обоих порой случалось, что не прозвенел будильник или прибило утреннее похмелье, а иногда после бурных свиданий приходилось ехать с другого конца города. Но, несмотря на это, нам редко попадало за пропуски.

   За время учёбы Йоханн успел жениться на нашей одногруппнице. Я посмеивался над ним и спрашивал, не слишком ли он молод для этого, а тот только отмахивался со своей неизменной улыбкой. Несмотря то, что Йоханн уже не был холостяком, это не помешало нам по-прежнему проводить много времени вместе.

   После окончания универа мы разослали свои резюме по клиникам во всей Германии. Хотелось выбрать лучшее место. Предвкушение нового этапа в жизни омрачалось опасениями, что мы разъедемся по разным городам, что скорее всего, приведет к медленной и печальной смерти нашей дружбы.

   Однако, мы оба получили отличное предложение работы в клинике “Либен”, находящейся рядом с нашим университетом. Новое, большое, красивое здание. Когда всё точно определилось мы выдохнули и начали работу. Йоханн стал специалистом по неврологии, а я устроился в хирургическое отделение. Он довольно быстро переехал в отдельный кабинет, с новым ремонтом, красивой белой мебель и шикарным большим окном. Из окна открывался вид на зеленую аллею, почти всегда залитую ярким солнечным светом. Мне нравилось прохаживаться по кабинету, смотреть на то как работает Йоханн и слушать шелест листьев, доносящийся из приоткрытого окна, такая медитативная атмосфера всегда помогала мне расслабиться.

   Кабинет для хирургов был совсем другой. Четверо человек работали каждый в своём стиле: один сидел и поминутно чертыхался из-за ошибки внесенной в базу, другой постоянно бегал от стола до кофемашины и обратно, двое других работали довольно размеренно, периодически поддаваясь влиянию более беспокойных коллег.

   Я был из тех, кто лишний раз не суетится, но движение происходящее вокруг все же держало меня в тонусе. Работать приходилось много, но в редкие свободные минуты я всегда пересекался с Йоханном и за разговорами незаметно уходила усталость.

   Через несколько лет от Йоханна ушла жена. Когда мы говорили об этом, он сказал, что не очень понимает, любили ли они друг друга. Йоханну тяжело дался развод, но при этом он ничего не предпринял чтобы спасти брак. Мне показалось это странным, но я привык к тому, что не всегда правильно понимал его.

   Я стал испытывать странные чувства. До сих пор в нашей жизни всё было так просто и беззаботно, а сейчас я видел, как и без того тихий Йоханн становится бледной тенью. Я старательно вытаскивал его из дома по любому поводу, звал с нами своего коллегу по хирургическому отделению - Дольфа. Дольф довольно прямолинейный человек, но он вошёл в положение и не комментировал сложившуюся ситуацию.

   Мне кажется, что я вёл себя очень правильно, не давая Йоханну оставаться наедине со своими мыслями. Со временем к нему вернулась уверенность и душевное равновесие.

   Еще с момента первого знакомства, когда я смотрел на своего друга, он всегда чем-то цеплял моё внимание. Йоханн немного ниже меня ростом и намного более изящного телосложения. Когда он что-нибудь рассказывает, жестикулирует, его тонкие руки и длинные пальцы выглядят завораживающе. А яркие, пронзительные глаза на солнце переливаются ярко-бирюзовым цветом, делая его похожим на сказочного эльфа. Он всегда одет в выглаженную, застегнутую на все пуговицы рубашку, что придаёт ему слишком педантичный и холодный вид. Я порой шучу над ним, что он похож на строгого учителя без личной жизни.

   Впрочем, при внешней безобидности характер у него не самый простой. Первое впечатление о нём как о мягком и интеллигентном человеке всегда обманчиво. Любые попытки навязать ему свои интересы, продавить силой, обречены на провал. В принципиальных вопросах Йоханн отвечает жёстко и безапелляционно, не забыв при этом улыбнуться в конце. Я не раз видел как это нагоняло жути на незадачливых коллег, да и на меня порой, тоже.

   Один случай мне запомнился особенно.

   Как обычно, я вошёл в кабинет Йоханна без стука. На меня сразу обратились все взоры: Йоханна, главного врача и какого-то незнакомого мужчины. Я почувствовал, что напряжение между ними зашкаливает и поспешил удалиться.

   — Рейн, останься. Тебе тоже будет полезно поучаствовать, — Йоханн окликнул меня странным голосом, не предвещающим ничего хорошего.

   Я неохотно развернулся и встал рядом с Йоханном.

   — Продолжим, господа. Вы предлагаете мне стать личным врачом для госпожи Клейтон на неопределенный период на непонятных условиях. Верно?

   Важный мужчина явно начал злиться:

   — Что вы себе позволяете? Да вы знаете кто я?!

   — Знаю, вы представились когда вошли, — невозмутимо проговорил Йоханн.

   Он немигающим взглядом смотрел на Клейтона.

   — Вы точно готовы меня уволить если я не соглашусь?

   Йоханн внезапно переключился на главного врача. Тот несколько растерялся от такого вызова. С его стороны таких угроз озвучено не было, но линия разговора вела к этому и Йоханн просто перехватил его на полпути.

   — Всего хорошего. — Клейтон взял себя в руки и почти вежливо попрощавшись покинул кабинет.

   — Ни слова. — сказал главный врач, глядя на нас с Йоханном и тоже вышел в коридор.

   Он явно не желал слушать комментарии по поводу произошедшего.

   Когда все стихло я в очередной раз подумал о том, насколько странный мир топ-менеджмента: за вежливым общением скрывается желание как можно быстрее перегрызть друг другу глотки. Мне это не было понятно, я обычно предпочитал вести дела открывая все карты. Возможно поэтому я не так стремительно продвигался по карьерной лестнице как мой друг.

   После развода Йоханна мы с ним стали ещё ближе, чем раньше. Спустя многие годы, за его внешней холодностью мне удалось разглядеть разнообразие чувств, научиться различать его легкую грусть и депрессию, спокойную удовлетворенность и настоящую радость.

   Иногда люди бросают эмоции в лицо, фонтанируют ими. А иногда словно перед тобой полупрозрачная чёрная ширма, за которой видны лишь какие-то невнятные силуэты. Большинство просто пожмет плечами и пойдёт дальше, чтобы увидеть что-то более четкое и понятное. Сложно их винить, потому что разбираться в хитросплетениях каждой души часто бывает сложно и опасно, проще найти тех, кто сам откроется тебе.

   Но мне не захотелось уходить. Я все эти годы сидел перед черной ширмой и смотрел на неё, пытаясь разобраться что в действительности вижу перед собой. Сейчас я понимаю, что иногда нужно помолчать, замереть на месте, чтобы увидеть разнообразие красок и оттенков, скрытое ото всех и доступное только тебе, потому что ты оказался достаточно внимателен.

   Теперь, когда я с головой погрузился в чувства Йоханна, в его присутствии моё сознание начало плыть: запах его волос, тихий, обволакивающий голос, мягкие прикосновения, совсем не похожие на мои резкие и сильные движения. Когда я приходил домой, мое сердце неприятно щемило и возникало желание напиться.

   Похоже влюбился я ещё давно, но смог обнаружить это только сейчас. Развод Йоханна словно открыл заслонку внутри меня, через которую хлынули скрытые чувства. Мне было страшно за наши отношения, но с каждым днём становилось всё более невыносимо скрывать то, что вырвалось из подсознания.

Глава 2. Растерянность.

   Когда я пришел в гости к Йоханну, он уже успел прикончить половину бутылки виски.

   — Что празднуем? — у меня вырвалась неловкая шутка.

   — Ничего. Ты просто слишком долго шёл, — Йоханн вяло парировал мой вопрос.

   Он предложил мне выпить. После моего кивка Йоханн налил немного виски и подал стакан. Я сидел в кресле, понемногу отпивая из стакана, и молча наблюдал за своим другом.

   Йоханн не садился.

   Он стоял оперевшись на стену и задумчиво покачивая стакан в руке. Полурасстегнутая рубашка, раскрасневшиеся щеки и затуманенный взгляд. Никогда не видел всегда опрятного и строгого Йоханна таким растрепанным, несуразным и… возбуждающим. Что-то щелкнуло у меня в голове и я, повинуясь первому же импульсу решил действовать.

   Быстро встав с кресла и не оставляя себе шанса передумать, я приблизился к Йоханну и резким движением оперся на стену, нависая над ним. Моё тело пробила дрожь, от возбуждения, смешанного со страхом. Я подался вперёд, почувствовал тёплое дыхание Йоханна и коснулся его губ своими.

   Моя голова отключилась и тело сразу же забыло об аккуратности. Я жадно впился в мягкие губы Йоханна, одной рукой прижал его к стене, а другой с силой сжал его плечо так, что казалось оно сломается. Он не оказывал сопротивления, но и не поддавался мне.

   Разум стал возвращаться ко мне так же стремительно как и покинул ранее. Я отпустил Йоханна из своей крепкой хватки, освободил его губы, но не торопился отходить от него. Повисла неловкая тишина, в которой, как мне казалось, отчетливо слышалось моё бешеное сердцебиение.

   — Я тебя люблю! — выпалил я и мысленно чертыхнулся от того, с каким энтузиазмом я рою себе могилу.

   Йоханн отвёл взгляд и как-то странно спросил:

   — Давно?

   — Давно? — вопрос сбил меня с толку.

   Было сложно понять, о чём он думает и как мне ответить.

   — Прости, я люблю женщин и не могу ответить тебе взаимностью, —  наконец проговорил Йоханн, на этот раз, глядя мне прямо в глаза.

   В тот момент мне показалось, что говоря это, он не испытал ни единой эмоции. После услышанного мое тело будто резко обледенело и стало сложно двигаться.

   — Хорошо, я понимаю, — мне стоило невероятных усилий сохранить остатки достоинства, расправить плечи и слабо улыбнуться.

   — Встретимся завтра на работе, — сказал я, уже выходя из квартиры.

   По дороге домой меня раздирали противоречивые чувства. Похоже я совершил нечто непоправимое, но боже, как это было приятно, эта дрожь, сбитое дыхание, его покорный взгляд. Думаю, если бы он хоть на мгновение выразил согласие, я бы не смог остановиться. Стыд, страх и радость спутались в один пульсирующий комок мыслей.

   На следующий день, пытаясь исправить неисправимое, я решил сыграть в одну из самых трусливых игр: просто забыть произошедшее вчера вечером, и наделся что Йоханн меня в этом поддержит. Он действительно меня поддержал, даже слишком. Йоханн был очень спокоен и приветлив, как обычно. А мне теперь стало намного сложнее находиться рядом с ним. Хоть он и сказал, что любит женщин, но при этом не оттолкнул меня, не ударил.

   “Я конечно физически сильнее, но черт побери, если тебе нравятся женщины, разве ты будешь спокойно терпеть поцелуи мужчины?!“ — раздражённая мысль пролетела в моей голове.

   Так или иначе я стал вести себя намного тише, лишь бы оставалась возможность быть рядом с ним.

   Долгое время мне казалось, что всё в порядке. Однако, во время одной из операций я дважды выронил скальпель. Дольф окинул меня недобрым взглядом и вызвал на разговор.

   Он выглядел действительно серьёзным и немного устрашающим. Дольф выше меня сантиметров на десять и когда он злится я начинаю чувствовать себя гномом. С ним вообще редко кто шутит, его движения обычно очень уверенные и властные, кажется, что он всегда знает что делает. У него очень правильные черты лица, модельная внешность, зачесанные назад светлые волосы и немного небрежный стиль: всегда закатанные рукава и рубашка навыпуск.

   Женщин его красота сводит с ума (не думаю, что их привлекает характер). Иногда они приходят в больницу и устраивают показательные выступления с пощечинами.

   “Ну, один раз точно такое было”, — я мысленно поправил себя.

   И вот сейчас он смотрел на меня своими настолько светло-серыми глазами, что они порой казались мне совершенно пустыми и безжизненными. Возникла мысль, что он может выиграть у Йоханна в устрашающие гляделки.

   — Рейн, что с тобой не так? Еще одна ошибка и тебя могут вообще отстранить от операций.

   — А ты первый же доложишь о моих ошибках? — я выдавил из себя ухмылку.

   — Доложу. Я не готов терять пациентов и садиться в тюрьму из-за косяков коллег, — его взгляд полный негодования даже немного меня смутил. Я конечно понимал, что он прав. Моя рассеянность и невнимательность стали отражаться на работе.

   — Слушай, я собираюсь взять небольшой отпуск. Тебе не стоит об этом так беспокоиться, - примирительно сказал я.

   Дольф сначала посмотрел на меня с подозрением, но потом одобрительно кивнул.

   Я взял несколько дней отпуска, но не скажу, что мне это сильно помогло, я много пил, курил и ходил из угла в угол. Стены квартиры давили на меня и только закручивали спираль одинаковых мыслей всё сильнее. С Йоханном мы продолжали общаться. Сначала он отмечал, что я выгляжу рассеянным, но мои заверения о том, что всё в порядке, кажется, оказались достаточно убедительны и мы больше не касались темы моего состояния.

   Выйдя на работу, я взял ночные смены лишь бы не возвращаться домой. Ночью в больнице вполне неплохо, тихо, можно сосредоточиться на заполнении бумаг. Раньше такая работа казалась мне невыносимой, а сейчас хорошо забивала голову. К тому же для ночных работников выделяли отдельные, хоть и маленькие кабинеты.

   Работа отлично отвлекает, но не решает проблемы, я чувствовал, что сильно изменился. Меня стали раздражать различные тусовки, большие компании, люди в курилке. Казалось, что любой окружающий шум стал громче в несколько раз и хотелось побыстрее сбежать. Я почти перестал выходить из кабинета, стало намного проще и спокойней покурить у окна, хоть это и не одобрялось охранниками.

   После пары недель ночной работы я заметил, что почти единственный с кем я общаюсь, это Дольф. Он каждый день заходил ко мне в конце своего рабочего дня и звал покурить.

   — В последнее время ты сам на себя не похож, у тебя что-то случилось?

   — Просто устал, всё раздражает, — флегматично ответил я, затянувшись сигаретой.

   Дольф внимательно посмотрел на меня, явно ожидая услышать более развернутый ответ, но не стал допытываться.

   — У меня тоже намечаются ночные смены, но ты занял последний свободный кабинет, спальных мест больше нет, — он развел руки.

   — Да тут и на двоих должно хватить, тесновато, но вполне приемлемо, — всё так же, ровным тоном ответил я.

   Я для верности мельком осмотрел кабинет. Мой взгляд остановился на небольшом раскладном диване в углу. Я поймал себя на мысли, что с Йоханном мы бы поместились на нем без проблем, но сразу же одёрнул себя чтобы снова не провалиться в пучину мыслей.

   — Отлично, тогда вопрос решён, — бодрый голос Дольфа прервал мои размышления.

   Он улыбнулся и сильно похлопал меня по плечу. В этот момент я вспомнил всех тех, кто получал такие крепкие похлопывания от меня и стало немного стыдно, так как это оказалось не очень приятно. Впрочем, в последнее время мне было неприятно почти всё вокруг.

   Мы стали проводить ночные смены вместе. Дольф был вполне сносным соседом, отпускал различные комментарии уместные и не очень, рассказывал истории. Как только он видел, что я погружался в себя, то ловил момент и сразу менял тему или уходил по своим делам, оставляя меня в покое.

   Я заметил, что стал пить намного больше. Заливать всё алкоголем не самый лучший выход, но можно было успокоить себя тем, что компанию мне составляет Дольф, а значит это не алкоголизм. Однажды после работы мы допоздна засиделись в баре.

   — Я тут рядом живу, можешь переночевать у меня, а то вдруг таксисту придётся нести тебя до квартиры, — Дольф рассмеялся.

   — Пшёл ты! Со мной всё в прядке, — сказал я, старательно выговаривая каждое слово.

   Дольф выпил не сильно меньше меня, но выглядел значительно бодрее.

   — Идём-идём, — Дольф не переставая улыбаться периодически придерживал меня, чтобы я не врезался в препятствия.

   Когда мы зашли в его квартиру, он мягко прислонил меня к стене, было темно и когда я почувствовал опору, захотелось прикрыть глаза и сползти вниз, но часть моего сознания понимала что отрубиться сейчас в доме у коллеги - не лучший выход.

   — Жарко... — пуговицы рубашки поддавались мне с трудом.

   — Я помогу, — в темноте было плохо видно лицо Дольфа, но что-то вызвало у меня смутную тревогу.

   Он осторожно расстегнул мою рубашку.

   — Теперь лучше, — выдохнул я.

   Дольф аккуратно погладил моё лицо руками и подался вперед, чтобы прикоснуться к моим губам. Он прижался ко мне, я почувствовал жар его тела и возбуждение. Чувствуя, что теряю контроль над ситуацией, я резким движением отбросил его назад.

   Пульс участился так, что начало стучать в ушах и животе. Я дышал как разъяренный бык и со злобой смотрел на Дольфа. Он потёр пораненную руку и посмотрел на меня очень спокойным взглядом, явно не собираясь больше приближаться ко мне. Кажется, адреналин дал мне временную трезвость, но через мгновение мои ноги снова стали ватными и по телу разлилось неприятное бессилие.

   — Пойду домой, — мне удалось нащупать стену и выйти из квартиры.

   Наконец, добравшись до своей родной кровати, я немного протрезвел, успокоился и стал обдумывать то, что произошло.

   “Дольф хороший друг, но известный бабник, неужели ему стало так скучно, что он перешел на мужиков? — нахмурившись подумал я. — Какая-то странная игра. Пусть он играет с кем хочет, но только не со мной. В любом случае, мы были достаточно пьяны, не думаю что мне стоит заморачиваться на этот счёт. Какая разница, ведь это не Йоханн”.

   Последняя мысль больно ткнула меня. Сглотнув ком, я с головой укрылся одеялом.

   И действительно, на следующий день Дольф не заводил разговор о произошедшем. Для меня это значило одно - проблем не будет.

   Однажды ночью я стоял у окна в больничном коридоре и смотрел на второй этаж, где находится кабинет Йоханна. Меня снова накрыли воспоминания о его отказе, о том, как я разрушил нашу дружбу и у меня начали наворачиваться слезы. Обычно в такое время в больнице уже никого нет и, я был уверен что моих всхлипов никто не услышит.

   Но у меня совсем вылетело из головы, что Дольф тоже работает в ночные смены. Услышав сзади шаги, я резко поднял голову и задержал дыхание.

   — Решил подышать свежим воздухом? — раздался голос за спиной.

   — Да, что-то работа не идёт, — ответил я, стараясь незаметно вытереть глаза и унять дрожь в голосе.

   — Расскажи в чём дело? Станет легче, — Дольф неожиданно схватил меня за руку и я, в ужасе обернувшись, увидел в его глазах беспокойство.

   — Иди к черту, это не твоё дело! — я резко выдернул руку и со злобой посмотрел на Дольфа.

   Он отступил. И я, воспользовавшись моментом, прошмыгнул в кабинет. Сердце колотилось как бешеное, а глаза неприятно щипало. Я слишком расслабился, забыл обо всём. Но мне стало отчетливо ясно: так больше нельзя.

   Следующую неделю я думал о Дольфе. Мне было крайне неловко от того, что он застал такую сцену, а помимо этого тревожил его взгляд. Он будто искренне беспокоился за меня. После ночных смен я стал понимать, что рано или поздно придется вернуться в свою квартиру, так как я совсем не высыпался.

   — Сегодня моя последняя смена, Дольф. Теперь в редкие моменты отдыха будешь спать с царским комфортом, — сказал я, деловито собирая свои бумаги.

   — Почему уходишь? Это из-за той ночи? — осторожно поинтересовался Дольф, внимательно наблюдая за моей реакцией.

   “Вот чёрт! А ведь настроение было почти хорошее. О какой именно ночи он говорит?” — в моих мыслях вспыхнуло раздражение от того, что меня загнали в ловушку.

   — Я тогда перебрал. Что-то натворил? — спросил я непринужденно, выбрав меньшее из двух зол. Обсуждать свои ночные рыдания мне хотелось меньше всего.

   — Да нет... Ты ничего не помнишь? — Дольф был озадачен. Он задумчиво смотрел в пол, оперевшись на стену и скрестив руки на груди.

   — Достаточно смутно, — я неловко рассмеялся.

   — А почему ты решил взять так много ночных смен? — я решил как можно быстрее перевести тему, чтобы закрепить успех.

   Мой вопрос вывел Дольфа из задумчивого состояния.

   — Если скажешь ты, то скажу я, — в его глазах появились игривые искры.

   — Банальная история, безответная любовь, пустая невыносимая квартира — ответ дался мне на удивление легко. Оказалось, пока я собирал бумаги, Дольф уже приблизился ко мне.

   — А у те… - он заткнул мой рот поцелуем, горячим, жестким и обездвиживающим. Дольф отстранился прежде, чем я успел отреагировать.

   — Я хотел быть ближе к тебе, — он сказал это совершенно серьезно, вперившись в меня взглядом.

   Слишком близко. Моим первым импульсом было оттолкнуть его, чтобы он не нависал и не давил на меня. Но я увидел, что он не готовился защищаться, несмотря на то, что знал какой реакции можно ожидать. Сейчас я был трезв и лучше владел собой, поэтому сдержанно собрал в стопку оставшиеся бумаги и небрежно бросив:

   — Ну не смешно же, — вышел из кабинета.

   Дольф ничего не сказал мне вслед и, кажется, даже не сдвинулся с места.

   Когда я вернулся домой, то почувствовал, что мне действительно стало легче, после неудобного дивана в больничной каморке родная кровать была райским блаженством. Думаю, общение с Дольфом тоже пошло мне на пользу, так как я убедился, что сейчас вся моя жизнь не завязана на Йоханне, я вполне способен жить и общаться с другими людьми.

   Впервые за долгое время, я ворвался в кабинет Йоханна бодрый и вдохновленный, почти как раньше. Снова быть рядом с ним, слушать его умиротворяющий голос, видеть его улыбку и идеально уложенный воротник рубашки, конечно застегнутой на все пуговицы. Мне всё ещё было больно, но я научился гнать плохие мысли и перестал погружаться в депрессию.

   Однако кое-что меня всё ещё беспокоило. Периодически я ловил на себе продолжительные взгляды Дольфа, особенно когда мы с Йоханном были вместе.

   — У вас с Дольфом какие-то нерешенные вопросы? — спросил однажды Йоханн.

   — С Дольфом? Да нет вроде, — задумчиво ответил я.

   — Понятно, — сказал Йоханн своим обычным, ровным тоном. Он иногда пытался указать на что-то, но я никогда не мог понять на что. При моих попытках выяснить, о чём на самом деле речь Йоханн только улыбался и уверял, что намёков нет.

   В какой-то момент Дольф не вышел на работу.

   — А где Дольф? — спросила меня Рина, медсестра, которая часто ассистировала в наших операциях.

   — Понятия не имею, - пожал я плечами.

   — Он взял отгул на пару дней, — раздался голос врача из другого конца операционной.

   — Рейн, можешь отнести ему эти документы? Их очень важно заполнить на этой неделе, вдруг у него будет время, — Рина вручила мне стопку бумаг и ушла по своим делам, не желая слушать возражения.

   Я и сам был обеспокоен отсутствием Дольфа, а сейчас появился хороший повод для встречи. После того, как окончились наши ночные смены, я многое обдумал и мне было что сказать ему.

Часть 3. Предложение.

   Стоя перед квартирой Дольфа я нервно перекладывал документы из одной руки в другую. Когда мне удалось успокоиться я постучал в дверь.

   Дольф открыл мне. Он выглядел намного более взъерошенным, чем обычно, с синяками под глазами и злым. Очень злым.

   — Чего тебе? — в его серых глазах словно среди грозовых туч бушевали молнии.

   — Это отчетность от Рины, она попросила заполнить по возможности, — я протянул документы Дольфу.

   Он взял бумаги, какое-то время рассматривал их а потом, ухмыльнувшись, бросил на пол. Листы разлетелись по коридору.

   — Уронил, — ледяным тоном сказал Дольф.

   Я присел и в гробовой тишине стал собирать листы.

   “У него достаточно причин злиться на меня — я старался оправдать своё унизительное занятие, чтобы не вспыхнуть самому. — Как бы то ни было я не могу сейчас просто уйти“.

   Мне удалось успокоиться. Когда я закончил, то снова подал документы коллеге. На этот раз он более спокойно забрал их у меня из руки и бросил на тумбочку.

   — У тебя что-то случилось? — я очень внимательно смотрел на Дольфа, стараясь не упустить что-то важное, в его взгляде, движениях.

   Дольф какое-то время устало смотрел в пол, прикрыв лоб рукой, а потом с жаром заговорил:

   — Случился ты, придурок! Сначала всё было просто, но чем больше мы проводили время вместе, тем сложнее всё становилось, ты так страдал по своему Йоханну, что мне не удавалось обратить на себя хоть какую-то долю твоего внимания. Ты думаешь он не знал о твоих чувствах?! Да он просто решил не замечать этого! Зачем ты здесь? Иди к нему и оставь меня в покое! — Дольф выпалил всё что было у него на душе.

   Меня кольнуло то, что он оказывается знал о том, в кого я влюблён, но сейчас это не имело значения. Я ещё раньше предполагал, что за поведением Дольфа скрывается что-то неочевидное для меня, но в понятную картину всё сложилось только сейчас. К тому же, я понял, насколько привык к нему: когда он был рядом, мне было не так одиноко, мы всегда находили о чём поговорить. Я воспринимал его как само собой разумеющееся, не замечая сколько сил он вкладывал чтобы позаботиться обо мне, поддержать.

   Я подался вперёд и крепко обнял Дольфа, от неожиданности он замолчал.

   — Прости меня. Я долго не мог понять, что происходит на самом деле. Он отстранил меня.

   — Ты думал, что я просто развлекался? — измученно спросил Дольф.

   — Пойми меня правильно, мне действительно было очень сложно поверить в то, что у тебя появились такие чувства ко мне, — ответил я.

   — Да, пожалуй, мне самому было сложно в это поверить, — с грустной улыбкой сказал он.

   После того, как Дольф немного расслабился, он впустил меня в квартиру. Я почувствовал себя увереннее и наконец был готов сказать то, ради чего пришел:

   — Дольф, я обдумал всё, что произошло. Я всё ещё люблю Йоханна, но ты мне нравишься. Ты был очень внимателен, беспокоился обо мне, не давал остаться одному. Мне хочется попробовать полюбить тебя. Ты хочешь быть вместе со мной? — говоря это я чувствовал уверенность, несмотря на абсурдность моего предложения.

   Дольф тоже почувствовал мою уверенность. Он какое-то время молчал. Я видел как много эмоций сменялось в его взгляде: он действительно переживал о том, что происходит между нами. Сейчас, наблюдая за ним, я отметил, что никогда не видел его таким уставшим и потерянным. Чем дольше я смотрел, тем больше понимал, что мне хочется узнать о нём побольше, увидеть каждую сторону его личности, какая бы она ни была.

   Наконец, Дольф вздохнул, улыбнулся, и сказал:

   — Давай будем вместе.

Дольф.

Часть 1. Коллега.

   Меня обычно ничего не заботит, если относиться ко всему с легкостью, то и жизнь становится радостнее, светлее и проще. В качестве исключения можно считать то, что к своей работе я отношусь действительно серьёзно. Когда проводишь операцию, нужно быть предельно сосредоточенным, как машина, иначе последствия могут быть необратимы.

   Сегодня, за разговорами, я узнал, что одна из новеньких медсестёр имеет на меня виды. Ну не она первая, не она последняя. Жаль, но на работе я романов не завожу. Хотя из-за одной моей женщины, устроившей скандал в больнице, обо мне ходит дурная слава, или не дурная, это как посмотреть.

   У меня есть коллега по имени Рейн. Парень с широкой улыбкой. У него короткие черные волосы, блестящие, глубокие черные глаза. Достаточно крепкое телосложение, громкая речь и некоторая беспардонность. Всё это делает его похожим на немного неуклюжего медведя.

   При общении, опираясь на первое впечатление, многие, наверное, посчитали бы его местным шутом. Однако, когда Рейн не дурачится, он меняется на глазах: взгляд становится осмысленным и сосредоточенным, движения, жестикуляция приобретают жесткость и уверенность. Во время операций, медсестры, которые минутой ранее хихикали с ним в курилке, теперь внимательно слушают его команды и следят за каждым движением. Рейн действительно профессионал в своём деле, за это я его уважаю.

   Иногда мы ходим выпить вместе с его странным другом. Порой мне хочется потыкать Йоханна палочкой, чтобы проверить живой он или нет. Глядя на него и Рейна мне всегда было сложно представить как настолько противоположные люди вообще смогли подружится. Но за то время, что я наблюдал за ними, всё больше становилось заметно, как Рейн замолкает и с трепетом слушает то, что тихо говорит Йоханн, как смягчается ледяной, ничего не выражающий взгляд Йоханна при взгляде на Рейна. И смеются они вместе всегда так странно, будто только они вдвоём понимают шутку. Возможно, у них намного больше общего, чем кажется на первый взгляд.

   После развода Йоханна Рейн определил меня в группу поддержки. Я был не против лишний раз выпить в хорошей компании. Но теперь встречи стали довольно унылыми. Рейн всё время что-то рассказывал, при этом поминутно поглядывая на Йоханна обеспокоенным взглядом.

   “Ты так его поддерживаешь? Он же дышать спокойно не сможет из-за твоих бесконечных попыток заглянуть в душу”, — наблюдая за этим жалким зрелищем думал я.

   Изначально мне показалось, что Йоханна сломил развод, но потом я увидел, что он просто обдумывает всё внутри и для таких людей как он нет особой необходимости изливать душу. То, что Рейн прыгал вокруг как обезьяна явно было для него приятным, но вовсе не обязательным для того, чтобы выйти из депрессии.

   Спустя пару месяцев взгляд Йоханна посветлел и он стал бодрее разговаривать. А Рейн же напротив, потух. Как будто выдохся в попытках приободрить друга.

Часть 2. Попытка.

   Однажды во время серьезной операции Рейн начал допускать промахи один за другим. Меня это очень разозлило и я решил с ним поговорить. Зная Рейна, я подумал, что он начнёт голосить и отпираться, а он лишь еле внятно отвечал, отведя взгляд в сторону. Ну, по крайней мере, он сам понял, что ему нужна передышка и это охладило мой пыл.

   Мне всегда нравилось работать с ним и не хотелось пускать всё на самотёк. Я стал более внимательно наблюдать за Рейном и Йоханном. Мне открылась довольно простая истина: Рейн, видимо, потеряв все силы, перестал следить за собой и бросал на Йоханна такие красноречивые взгляды, что порой мне казалось он готов взять его при всех.

   Такая искренность, страсть и огонь не находящие отклика. Сам я никогда не испытывал подобного, поэтому просто завороженно наблюдал.

   Мне захотелось сблизиться с Рейном, понять как он живёт с этим. Я узнал, что он взял много ночных смен, и, сделав небольшую рокировку, стал его соседом по кабинету. В процессе общения, мой интерес всё нарастал, это было похоже на игру со своими эмоциями, как понять ты всё ещё контролируешь ситуацию или уже по уши вляпался.

   Я думал, что мне нечего бояться, так как любые мои чувства всегда были очень поверхностны.

   Спать на диване вдвоём было довольно тесно, но вполне терпимо. Однажды, шутки ради, я решил обнять мирно спящего Рейна.

   К моему удивлению он схватил руку, скользнувшую по его талии и тихо произнёс:

   — Йоханн...

   Меня словно прошибло током. Он вложил в это тёплое прикосновение все свои чувства к Йоханну и они прошлись волной по моему телу. Когда прошло оцепенение, я, стараясь не делать резких движений, осторожно вынул свою руку, встал с кровати и поспешно вышел из кабинета.

   После долгих и усиленных щелчков зажигалка наконец сработала. Успокаивающий сигаретный дым заполнил мои легкие.

   “И чего я так нервничаю? Как девственник, который впервые пощупал сиську. У меня бывал разный опыт, но я ни разу не испытывал такого волнения. К тому же это просто тот же Рейн, который мозолит мне глаза каждый день вот уже несколько лет”, — нервные мысли роились в моей голове.

   Я посмотрел на свою руку. Он так вцепился в неё, что мне захотелось поддаться ему, пригладить его темные волосы, прижаться всем телом, закрыть его губы своими, чтобы он не успел возмутиться, чтобы просто позволил мне получить то, от чего отказался Йоханн.

   Остаток ночи я простоял у окна, выкурив все свои запасы.

   В один из вечеров мы с Рейном напились. Он пьёт быстрее и больше, поэтому я остался достаточно трезвым. Мне следовало помочь ему добраться до дома, но охваченный странными мыслями и чувствами я увел его совсем в другую сторону.

   За шутками и разговорами мы добрались до квартиры. Когда мы вошли, я начал искать кнопку включения света, но мой взгляд задержался на Рейне. Он стоял в полумраке, отчаянно воюя с пуговицами на рубашке и поминутно чертыхаясь. Наблюдая за этим я сам не понял как оказался возле него.

   Когда я коснулся первой пуговицы Рейн опустил руки, позволяя помочь ему. Осторожно расстегивая одну пуговицу за другой, я с трудом сдерживался чтобы не начать гладить его открывающуюся грудь.

   Рейн выглядел очень потерянным и возбужденным. Мне не хотелось думать за какую долю этого возбуждения ответственен алкоголь. Я прижался к нему и понял что его горячее дыхание, влажные губы не оставляют мне шанса, чтобы остановиться.

   Однако едва я потянулся поцеловать Рейна, как мгновенно отлетел назад, ударившись о шкаф. Меня словно выбило из мягкого обволакивающего сна. Подавив вспыхнувшую панику, я взял себя в руки и молча, стараясь не двигаться, словно охотник, спугнувший зверя, смотрел на Рейна.

   Он стоял с оголенным торсом и в его черных глазах сверкала ярость. В полумраке он был особенно похож на взъерошенного дикого медведя. Но почти сразу он обмяк и его взгляд смягчился. К нему явно вернулась значительная доля опьянения. Пройдя по стенке, Рейн попрощался со мной и ушёл.

   Возможно мне стоило его проводить, но он так не хотел, чтобы я к нему прикасался. Рука всё ещё болела от ушиба, не очень больно, но обидно. Мне стало грустно и смешно от себя самого. Как это вообще выглядит: напоил и притащил к себе чтобы трахнуть. Но ведь всё не так, мы же действительно стали близки.

   “А может это я сам придумал?” — горькая мысль проскочила в голове.

   Странное и незнакомое чувство, когда пугает то, что тебя могут неправильно понять.

   На следующий день Рейн выглядел и общался как обычно. Сначала я обрадовался, что между нами не возникло напряжения. Но через несколько дней стало понятно: ему просто было не до меня.

   В один из вечеров я немного опоздал на ночную смену и неторопливо тащился по коридору. Ещё издалека я заметил Рейна, стоящего у окна: он стоял в немного странной позе, прислонившись к стене. Подойдя ближе, я увидел как его плечи слегка подергиваются и услышал всхлипы.

   "Вот чёрт! Слишком много неловкостей в последнее время. Не удивлюсь если он начнёт меня избегать." — с досадой подумал я.

   После того как я окликнул Рейна, тот резко выпрямился. Стоя ко мне спиной он отчаянно пытался выровнять голос.

   В этот момент я остро и болезненно ощутил насколько мне не всё равно. Не очень хорошо понимая, что делаю, я схватил Рейна за руку. Он, недолго думая, выдернул свою руку из моей со всей немногой силой что у него осталась и послал меня. Его заплаканные глаза заставили мое сердце сжаться.

   Но даже при такой обессиленности он находит силы меня оттолкнуть.

   После этого дня Рейн стал спокойнее и веселее, похоже, он многое переосмыслил. Но, поговорить об этом я с ним уже не мог, между нами начала образовываться пропасть. Мне было приятно видеть что Рейн поборол свою депрессию, стал снова широко улыбаться и шутить. Однако, то, что происходило между нами в последнее время не отпускало меня и, было сложно вести себя так же непринужденно как и раньше.

   Когда Рейн сказал, что завязывает с ночными сменами, я понял - это мой последний шанс показать ему что он действительно важен для меня. Пока Рейн собирал свои вещи, я шёл к его столу. Этот путь казался вечностью, я был уверен в том, что хочу сделать и сказать, но страхи всё равно пытались проникнуть в моё сознание.

   Решительный и резкий поцелуй и, пока Рейн не одумался, я успел сказать то что хотел, без иронии, без улыбки. Судя по беспокойному взгляду, Рейн на секунду растерялся, я был готов снова получить отпор, но он быстро успокоился.

   Рейн решил что это было просто шуткой.

   Он поспешно вышел из кабинета, оставив меня одного. Какое-то время я стоял неподвижно, а потом обессиленно прислонился к стене и сполз вниз. Мои глаза увлажнились, но я сглотнул и подавил эмоции.

   “Кажется, мне наконец удалось понять тебя, Рейн. Твоя зацикленность, твоё отчаяние в любви к Йоханну, когда весь мир отходит на периферию и ты остаешься один на один со своими безответными чувствами”, — я прикрыл лицо руками.

Часть 3. Прыжок в воду.

   Общение с Рейном теперь проходило исключительно по рабочим вопросам, впрочем он тоже не пытался поднимать другие темы.

   Он снова воссоединился с Йоханном. Пару раз последний ловил мои тяжелые взгляды и пристально смотрел в ответ. Мне было непонятно что выражает его взгляд, как много ему известно о нас Рейном и от этого становилось не по себе.

   В день проведения операции по замене сердца я старался максимально сосредоточиться. Но, когда все приготовления были закончены я, внезапно, как вкопанный встал перед входом в операционную. Мои мысли ходили где-то далеко, не могли правильно выстроиться и, я понял что не справлюсь. Мой отказ оперировать удивил остальных, но я сослался на плохое самочувствие и заодно взял отгул.

   Сидеть в квартире было тоскливо, цикличные, несуразные мысли облепили меня со всех сторон. Бодрый экшен на приставке и горячая пицца - мои верные друзья, которые никогда не подводят. После хорошего боя и вкусной еды я немного повеселел и с улыбкой раскинулся на мягкой кровати. Бессонница измотала меня и, впервые за долгое время, я начал погружаться в глубокий, приятный сон.

   Словно удар молотком по голове, раздался стук в дверь. Я очень тяжело поднялся, протер глаза, поочередно проклял всех, кто по моему мнению, мог стоять за этой дверью и пошёл открывать. На пороге стоял Рейн.

   — А вот тебя проклясть забыл, — сказал я себе под нос, поморщившись. — Чего тебе?

   Рейн протянул мне какие-то документы. Беглый просмотр показал, что их ценность примерно нулевая, так как Рина сделала несколько опечаток всего на одной странице. Это меня разозлило ещё сильнее.

   “Они все сговорились чтобы испортить мой выходной!", — я решительно выпустил бумаги из рук и даже не подумал сделать вид, что это получилось случайно.

   Рейн молча принялся их собирать. Наблюдая за этим я немного остыл и мне стало неловко. Я второй раз получил документы и сжалившись, в этот раз бросил их на тумбочку.

   Рейн поинтересовался что у меня случилось. Забавно, ведь когда-то я ему задал этот вопрос, а он не дал мне ответа.

   К моему горлу внезапно подкатил ком, я на всякий случай прикрыл лицо рукой, но понял, что меня это уже не спасёт и, отпустив тормоза, высказал Рейну всю свою боль, все раздирающие меня мысли.

   Внезапно руки Рейна обвились вокруг моего тела. Он прижался ко мне и я почувствовал обволакивающее тепло, которое наложилось на мой плохой сон и мне стоило больших усилий чтобы не отключиться, уткнувшись в его плечо.

   Я отстранил Рейна от себя. Он извинился, сказал, что всё понял и хочет быть со мной. Когда он говорил, взгляд его черных глаз был таким глубоким и гипнотическим.

   Однако, я не поддался и услышал то, что нельзя было упускать: Рейн всё ещё любит Йоханна, но предлагает мне близкие отношения. Он честен и открыт передо мной, я не вижу на его лице напряжения или сомнения.

   “Могу ли я на это согласиться? Это же полный бред! — возмущение и беспокойство смешались в голове. — С одной стороны такой недостижимый Рейн будет рядом со мной, я смогу обнимать его, ласкать, целовать... С другой стороны, я никогда не смогу узнать думает он обо мне или о Йоханне. Стану ли я когда-нибудь для него единственным? Однажды Рейн сможет меня просто уничтожить, сказав совершенно честно и открыто, что не смог забыть Йоханна”.

   — Давай будем вместе, — сказал я с улыбкой.

Рейн.

Часть 1. Препятствие.

   Мы с Дольфом встречаемся уже около двух месяцев и, на первый взгляд, кажется, что у нас всё отлично. Однако, мы оба страдаем от моей проблемы.

   Одним вечером мы с Дольфом проводили время вместе, играли в приставку, веселились на кровати и, в какой-то момент смех стал стихать. Дольф прильнул ко мне, запустил руку под футболку и стал нежно гладить мою грудь, спускаясь ниже, к животу. По телу пробежали мурашки и я мгновенно почувствовал как сильный жар добрался до моего паха.

   — Уф, — мой шумный выдох вызвал у Дольфа легкую улыбку.

   — Что же с тобой будет когда мы продолжим? — судя по его дыханию, он завёлся не меньше, чем я.

   Дольф, уже не в силах сдерживаться, потянулся к моим губам. Буквально за мгновение, моё сердце разогналось до бешеной скорости, глаза округлились и выступил холодный пот.

   Возбуждение обернулось паническим страхом и я с силой вцепился руками в плечи Дольфа, чтобы остановить его. Он сразу же замер и недоуменно посмотрел на меня. Несколько минут я сидел обхватив голову руками и не мог выговорить ни слова.

   — Мне что-то нехорошо, — успокоившись, сказал я.

   — Тебе что-нибудь нужно? — обеспокоенно спросил Дольф.

   — Нет, только схожу в душ.

   Стоя под струями теплой, приятной воды я размышлял о том, почему так отреагировал, и решил, что это влияние стрессов и усталости.

   Через пару дней, отойдя от неловкой ситуации, мне захотелось наверстать упущенное. Я опрокинул Дольфа на кровать, быстро расстегнул все пуговицы на его рубашке, стал целовать и гладить его жилистый торс, длинную красивую шею.

   Когда он обнял меня, я ускорился в поцелуях так, что почти задыхался. Добравшись до губ Дольфа, я замер. По телу стало расползаться неприятное чувство липкости и тошноты.

   Я отпрянул, меня пробила дрожь и все органы скрутило.

   — Обними... меня... - сквозь сильный неестественный страх мне удалось призвать Дольфа на помощь.

   Выйдя из ступора, он заключил меня в объятия. Я, вспотевший и обессиленный, почувствовав тепло, уткнулся в его плечо. Мы сидели так несколько минут, пока мне не удалось выровнять дыхание.

   — Рейн, ты здоров? Тебе нужно сходить в больницу, — Дольф был напряжен и серьёзен.

   — Я и так туда почти каждый день хожу, — моя слабая улыбка немного разрядила обстановку.

   Стало очевидно, что это не разовое помутнение и нужно решать проблему. Я перебирал в голове все разговоры с коллегами, с Йоханном, причины, симптомы, но имеющиеся признаки были слишком размыты, это могло быть всё что угодно, от банального стресса до начинающейся шизофрении.

   Возможно, из-за Йоханна я всё ещё не могу переключиться на Дольфа. Однако, мои мозг и тело мгновенно вспыхивают от прикосновений Дольфа и мыслей о Йоханне даже не возникает. Они оба в моём сердце на своих местах и не пересекаются друг с другом.

   Дольф был очень терпим к текущей ситуации, но сложно отрицать, что между нами возникла неловкость из-за невозможности касаться друг друга без чувства беспокойства и страха. Когда мы говорили об этом, он улыбался, открытой и искренней улыбкой, мягко поглаживая меня по голове и глядя влюбленными глазами, но тут же отводил потухший взгляд.

   Сначала я решил что не стоит давить на него, но насмотревшись на эти печальные взгляды, не выдержал:

   — Если ты не говоришь, то спрошу я. О чём ты думаешь? — мой серьёзный и твердый взгляд был направлен на Дольфа.

   Он немного смутился и медлил с ответом.

   — Ты и Йоханн… Очевидно, что тебе тяжело. Я не хочу чтобы ты мучился и заставлял себя быть со мной, — Дольф нервно потёр свою шею.

   Я обнял его за плечи.

   — Да, возможно это как-то связано с Йоханном, с нашим прошлым. Но это не проблема моих чувств к тебе, у меня нет сомнений на этот счёт. Я люблю тебя, — эти слова с неожиданной легкостью слетели с моих губ.

   Дольф посмотрел на меня округлившимися глазами, явно растерявшись от моего признания.

   — Ты уверен в этом? — с опаской спросил он.

   — Уверен.

Дольф стиснул меня в объятиях.

   — Я тоже тебя люблю.

   Приятное чувство разлилось по моему телу, и я почувствовал как сердце Дольфа забилось быстрее, его кожа стала теплее. Кажется только что мне удалось сбросить камень с его души.

Часть 2. Точка отсчёта.

   Мне не становилось лучше, и я всё же решил посетить психолога. Психолог после разговора со мной предположил, что я страдаю от панических атак, и, в первую очередь, следует определить какое событие могло привести к развитию этого расстройства.

   Это меня озадачило, я стал постоянно прокручивать в голове свои воспоминания от детского сада до текущего момента и обратно. Перерывы в размышлениях были только на время операций и разговоров с Дольфом.

   Мне вспоминались разные забавные истории про прогулы уроков, догонялки с охраной возле курилки и общественные работы в наказание за вышеперечисленное. Это всё было очень забавно и на ум не приходило ничего плохого.

   В один дождливый вечер Дольф задерживался в больнице, и у меня было очень меланхоличное настроение. Все мои забавные истории сейчас вспоминались как невероятно глупые. Мне казалось, что я не мог быть таким идиотом. Несмотря на настроение, лечиться нужно.

   Я со вздохом начал снова погружаться в воспоминания. Это было странное чувство. Как будто ты устало сидишь в темной комнате перед ярким экраном телевизора и переключаешь каналы, туда-сюда, одно и то же, смотреть нечего, туда-сюда.

   Потом произошла внезапная вспышка. Я нашёл момент, который раньше не видел, и с опаской начал распутывать воспоминание.

   В школе я был как ураган. Тот самый парень, который крикнет старшеклассникам, что они лохи и убежит, а если не успеет убежать, то не беда, заживет как на собаке.

   У нас с Йоханном в классе был одноклассник Юрген. Он имел ирландские корни и очень выделялся: ярко-рыжие волосы, веснушки, зеленые глаза и странный акцент. У меня с ним сложились особые отношения: взбесить его можно было любой шуткой или обзывательством, чем я с особым наслаждением пользовался.

   На кроссе вокруг школы нужно было внимательно смотреть под ноги, так как внезапная подножка была обычным делом, и если вовремя ее не заметить, то пропашешь носом половину дистанции, при этом наевшись песка. На волейболе у нас были битвы не на жизнь, а на смерть: поочередно мы лежали в медпункте с вывихнутыми и, иногда сломанными от удара мячом пальцами.

   В один из самых обычных дней мы с Юргеном перекрикивались из разных углов класса, а Йоханн флегматично наблюдал за этим зрелищем. Мой соперник несколько раз пытался выйти из кабинета, но ему приходилось реагировать на выкрики, чтобы оставить последнее слово за собой.

   В какой-то момент Юрген схватил учебник со стола и яростно запустил им в меня. Угол книги прилетел аккурат мне в переносицу и через мгновение из носа показалась струйка крови. На секунду в моих глазах задвоилось, но я быстро сосредоточился:

   — Юрген, ну давай я тебе отсосу что ли, чтобы ты не расстраивался? — одна деморализующая фраза, и я на коне. На войне все средства хороши.

   — Ты... Ты... Приходи завтра к подсобке в два часа и я с тобой покончу!!! — задыхаясь от ярости проорал Юрген и выбежал из класса.

   После триумфальной победы я заметил, что Йоханн подошёл ко мне и протянул платок, чтобы я смог вытереть кровь. Такая забота очень трогала меня, возможно, даже слишком.

   — Спасибо, — я с осторожностью взял платок, немного коснувшись руки Йоханна. Это вышло случайно, но мне стало неловко.

   — Если Юрген соберёт всех, кого ты когда-либо задирал, то наберётся целая толпа, которая радостно тебя отпинает, — устало сказал Йоханн.

   — Но ты же спасёшь меня, — я подмигнул ему и широко улыбнулся своей самой лучшей улыбкой.

   — Нет, — коротко сказал Йоханн, вернулся к своей парте и сел на место.

   Я с умилением посмотрел на него и подумал о том, как же мне повезло иметь такого друга.

   На следующий день меня мучили размышления о том, стоит ли идти на стрелку с Юргеном. Ведь, как верно заметил Йоханн, если там будет целая толпа, то мне не поздоровится.

   “В принципе, ничего не мешает прийти на место, спрятаться за углом и посмотреть сколько человек придёт” — разработав план действий я удовлетворенно хмыкнул.

   За полчаса до встречи я пришёл в дальний конец школы. Подсобка была вполне большая, несмотря на захламленность различными швабрами и средствами для чистки. Зимой в ней было достаточно тепло, и поэтому многие бегали сюда курить. Внимательно осмотрев все стеллажи и углы на предмет засады, и, не обнаружив никого, я вышел из подсобки и занял позицию за углом.

   Юрген пришёл ровно в два. Минут десять я наблюдал за ним. Неужто пришёл один. Я немного разочарованно скривился, без зрителей вряд ли получится веселая и динамичная драка. Подождав ещё пару минут, я вышел из-за угла, стараясь показать максимальную уверенность: прямая спина, взгляд сверху вниз, руки в карманах и максимально паскудная ухмылка.

   — Привет... Ну… давай... — промямлил Юрген, упёршись взглядом в пол.

   — Чего давай? Сам боишься начать?

   — То что ты сказал в классе...

   — Что? — у меня вырвался нервный смешок.

   Югрен молчал, всё так же глядя в пол и краснея до кончиков ушей. Я прекрасно осознавал бредовость происходящего, но моя картина реальности начала искажаться. Появилась такая легкость в теле, словно я оказался в другом измерении, где могу делать что угодно без последствий в реальном мире.

   — Туда! — скомандовал я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

   Юрген покорно вошел в подсобку и я вслед за ним. Когда мы остались наедине, парень начал медленно и неловко расстегивать свою ширинку, как будто видит ее в первый раз.

   Я присел, взял дело в свои руки и парой движений освободил его член. Сначала я начал осторожно притрагивался к нему языком, потом более уверенно стал посасывать яички. Он почти сразу встал. Мой язык теперь быстро двигался вверх и вниз по всему стволу.

   В тишине и темноте были слышны наши сдавленные вздохи и мои причмокивания. В какой-то момент я так возбудился, что заглотил твёрдый член Юргена целиком и стал самозабвенно его отсасывать, задыхаясь, откашливаясь, но продолжая запихивать его всё глубже и глубже в горло.

   Когда Юрген начал подходить к концу, он с силой прижал мою голову. Я испугался, когда почувствовал, что совсем не могу дышать. Но потом смог расслабиться и принять сперму, которая быстро заполнила мой рот. Проглотив всё до последней капли, я откашлялся, вытер рот и поднялся с колен.

   — Ну, пока, — Юрген поспешно застегнул ширинку и вышел на улицу. В темноте я не видел его лица, но испытываемый им стыд чувствовался за версту.

   Я шёл домой как будто в тумане. Так неправильно и так необычно, тем более с Юргеном. Но даже сейчас я чувствовал возбуждение, которое полностью заглушало стыд.

   “А если бы это был Йоханн?” — от своей внезапной мысли я остановился посреди дороги, но мне удалось быстро отмахнуться от неё тем, что в таком состоянии хочется всех и всё.

   После этого дня мы с Юргеном стали почти каждый день бегать в подсобку. Однажды после минета он коснулся моей ширинки. Я грубо остановил его руку.

   Но спустя несколько встреч, мне стало настолько невыносимо это давление в паху, что я позволил ему потрогать мой возбужденный член. Он неумело двигал рукой вверх-вниз, но мне было этого достаточно, чтобы чувствовать обжигающее удовольствие с каждым его движением.

   Раньше мы с Йоханном проводили всё время вместе, а теперь я стал постоянно отлучаться по личным делам и не замечал как это настораживает его.

   Однажды я и Юрген, как обычно, интересно проводили время. Совсем расслабившись, мы оставили дверь слегка приоткрытой. Когда мы надрачивали друг другу руками, Юрген так разошелся, что притянул меня к себе за воротник и крепко поцеловал.

   От неожиданности я остановился и краем глаза увидел открытую дверь. В дверном проеме стоял парень. Почему-то мне сразу подумалось что это Йоханн.

   В полном ужасе я отпихнул Юргена так, что он снес один из стеллажей и его засыпало швабрами и бутылками. Йоханн какое-то время стоял, явно находясь в шоке, а потом резко бросился бежать по коридору.

   “Как долго он был там?” — я, обхватив голову руками, остекленевшим взглядом смотрел на пустой дверной проём. Время словно застыло, а мысли стали вязкими и бессвязными.

   Через какое-то время из-под кучи швабр начал выбираться Юрген, напомнив мне о своём существовании. Он отряхнулся от пыли и, испуганно озираясь, проговорил:

   — Это был Йоханн? Он же никому не расскажет. Он же твой друг. Он же... — начал причитать Юрген.

   Ему было невдомёк, что меня это вовсе не волновало. Юрген, видя что я не реагирую на него, поспешно встал на ноги, застегнул свою ширинку и убежал. Постепенно выходя из ступора, я решил, что мне тоже не помешает убрать всё выставленное напоказ и застегнул штаны.

   Я осел на пол. Не было никакого другого измерения, всё происходило здесь и сейчас, в реальности. А реальность состояла в том, что Йоханн увидел меня, сосущегося с Юргеном и с возбужденным стоящим членом.

   “Теперь он будет меня ненавидеть и презирать. Я и сам себя ненавижу, мне всегда хотелось быть с Йоханном, быть достойным его. Приключения с Юргеном не имели для меня значения, я не хотел пасть так низко…” — угнетающие мысли наслаивались друг на друга, отключая моё сознание.

   На следующий день при встрече с Йоханном мы оба чувствовали себя неловко. Сидя на лестнице, я всё время менял позу и перебирал ногами, а он сидел, обхватив колени руками и немного хмурился. Мы не могли заговорить об этом.

   Наконец, я, собрав всю волю в кулак, спросил:

   — Мы всё ещё друзья? — это прозвучало по-детски, но это единственное на что мне хватило духу.

   — Друзья, — Йоханн поднял на меня взгляд, посмотрел своими красивыми глазами цвета переливающегося моря и улыбнулся.

   С этого момента мы решили, что ничто не разрушит нашу дружбу. Но надлом в наших отношениях после той истории всё же произошёл. Я до сих пор жил мантрой “Мы друзья” не замечая того что происходит с нами на самом деле.

   После той истории я завязал с подобными приключениями и переключился на девочек. Однако, по-настоящему я не сближался ни с одной из них. Мне нравилось флиртовать на публике, часто пошло и грубовато, это многим нравилось. Но со мной всегда был Йоханн и мне не было нужды с кем-то строить отношения.

   Я уже был счастлив находясь рядом с ним.

   Когда мои мысли о прошлом внезапно оборвались звенящая тишина пронзила голову и я решил прилечь на кровать.

   “Нужно поговорить с ним, похоже та история всё время подтачивала меня изнутри” — я наконец решился сделать то, что следовало сделать давно.

Часть 3. Откровение.

   Переступив порог квартиры Йоханна, я понял, что очень давно не был здесь. На каждом шагу возникали отголоски чувств и ощущений, испытанных мной в разные моменты времени. Я не помнил точно ситуации и разговоры, но помнил как мне было весело, уютно, спокойно. Сейчас эти ощущения вспыхивали на короткий миг и снова исчезали.

   Когда мы разместились на креслах в гостиной, я стал внимательно осматривать комнату. Именно здесь я сделал своё отчаянное признание. Это произошло около полугода назад, но иногда мне кажется что прошло уже очень много лет, возможно потому, что мне хочется забыть произошедшее и сделать всё иначе.

   — Ты хотел о чём-то поговорить? — Йоханн заметил, что я витаю в облаках и решил мягко, с улыбкой подвести к разговору.

   Я попросил у него стакан воды.

   — Йоханн, мне недавно вспомнилось кое-что из школьных времен. Помнишь Юргена? — я очень пристально посмотрел на Йоханна.

   Тот, явно не ожидав такого поворота перестал улыбаться и грустно посмотрел в сторону.

   — Скажу как есть. У меня недавно начались панические атаки и я пытаюсь найти причину, — быстро заметив, что разговор начался не с того, я решил объяснить что к чему.

   Йоханн кивнул, дав знак, что готов слушать.

   — После того, что случилось между мной и Юргеном, в голове словно сработал триггер, который привёл меня к пониманию своей ориентации и… моих чувств к тебе. Это был забавный и необычный опыт, но я не мог себе признаться в том, что мечтал видеть на его месте тебя... — у меня пересохло в горле и я глотнул воды из стакана. — После как ты обнаружил нас, я был раздавлен, боясь твоего презрения и того, что мы просто не сможем больше общаться. Ты принял моё предложение перемирия и мы просто забыли о произошедшем... Но сейчас я хочу узнать о чём ты действительно думал тогда и после, всё это время, — мой голос дрогнул.

   Йоханн надолго задумался. Мне показалось, что прошла целая вечность и он наконец заговорил:

   — Когда я увидел вас с Юргеном, я… действительно испытал отвращение, — в этот момент у меня внутри что-то оборвалось. В глубине души я всё же надеялся что мои переживания окажутся пустыми, бессмысленными и обратятся в прах, но Йоханн уничтожил последнюю надежду.

   Он заметил мою реакцию и продолжил, уже с меньшей уверенностью в голосе:

   — Мне была отвратительна идея однополых отношений, особенно коробило то, что в них вовлечен мой друг. В тот момент я думал, что просто прощу тебя и всё будет в порядке. Но чем дальше, тем больше я понимал, что отвратителен не ты, — голос Йоханна становился всё более неровным и эмоциональным. — Из-за своих представлений о правильности и неправильности, из-за своего высокомерия и глупого снобизма, я отстранился от тебя и не знал как вернуть всё назад, как объяснить, что во всём этом нет твоей вины, — он говорил всё быстрее и его красивые, обычно холодные и невозмутимые, глаза наполнялись болью. — Сначала я хотел вернуть только твою дружбу, но потом понял, что этого будет мало и долго не мог принять тот факт, что хочу большего, — Йоханн сделал короткую паузу.

   — Но ведь ты сказал, что любишь женщин, — торопливо отозвался я.

   — Я соврал. Прости, — он отвел взгляд.

   В этот момент мне вспомнилась эмоциональная речь Дольфа и то, что он сказал о Йоханне. Это была правда, в которую мне не хотелось верить.

   — Когда я признался тебе, ты спросил давно ли у меня появились эти чувства. Ты ведь знал о них. Всегда знал, — проговорил я, чувствуя, что мне даже не хватает сил разозлиться.

   — Да, знал. Прости, — ответил мой лучший друг, не поднимая глаз.

   На какое-то время повисла болезненная тишина. Йоханн нарушил её:

   — Прости меня. Я так виноват перед тобой, но не могу больше молчать. Я люблю тебя, — глаза Йоханна увлажнились, он был почти готов заплакать.

   Мне никогда не доводилось видеть его таким захваченным эмоциями, он действительно впервые раскрыл душу. От невыносимого напряжения я вскочил с кресла:

   — Зачем?... Зачем ты это делаешь? Я только что рассказал тебе о том, как прошлое душит меня и не дает жить сейчас, а ты решил поиздеваться надо мной.

   Йоханн тоже вскочил с места и стремительно приблизился ко мне. Он отчаянно вцепился в мою футболку своими тонкими руками:

   — Рейн, прошу, поверь мне! — Йоханн неожиданно впился в мои губы.

   Я едва не потерял равновесие. Моё тело без раздумий ответило на поцелуй. Я стал жадно целовать Йоханна в губы, прижимая его к себе как можно сильнее. Он подался вперед и был полностью открыт для меня.

   Внезапно, я словно получил удар по голове и вспомнил о Дольфе, обо всём.

   — Нет. Хватит, — моё дыхание всё ещё было возбужденным.

   Стараясь не смотреть на Йоханна, я поспешно покинул квартиру. Уже на лестнице до меня донесся звук быстрых шагов. Чертыхнувшись и забыв об осторожности я неудачно поставил ногу на следующую ступеньку и не сумел удержать равновесие.

   В моём последнем воспоминании испуганный Йоханн попытался схватить меня за руку, но не успел и, я кубарем полетел вниз. В глазах потемнело.

Часть 4. Выбор.

   Когда я очнулся, то почти сразу понял, что нахожусь в одной из палат нашей клиники. Об этом говорила яркая листовка с надписью “Либен” на стене рядом с моей кроватью. При попытке встать всё тело загудело. Я нащупал на голове слой бинта и заметил, что правая рука тоже замотана. Меня охватила тревога, в голове стали расползаться мысли о том, насколько серьёзны повреждения и не поставят ли они крест на моей работе.

   — Просто сильный ушиб, через неделю пройдёт, — это был Дольф.

   Услышав знакомый голос, я обратил внимание, что нахожусь в палате не один. Дольф стоял, нервно постукивая по ноге папкой с бумагами, судя по медицинскому халату и баджу у него сейчас шел рабочий день.

   Рядом с ним на стуле сидел понурый Йоханн, одетый в белую, повседневную рубашку и черное пальто. Видимо, он сорвался из дома.

   — Как ты себя чувствуешь? — снова заговорил Дольф. Он старался держаться уверенно, но я видел, как его глаза бегают от беспокойства.

   — Голова немного гудит, а так всё хорошо, думаю, беспокоиться не о чем, — мне показалось что это поможет всем расслабиться.

   — Да, действительно, не о чем, — кажется, он немного разозлился. — Господин Майер, пациент готов к операции, — дверь в палату приоткрылась и медсестра позвала Дольфа.

   — Иду, — он встрепенулся. — Отдыхай, Рейн, — Дольф быстро дошёл до двери и, перед тем как выйти, бросил очень печальный и тяжелый взгляд на нас с Йоханном.

   После его ухода я заметил, что Йоханн за всё это время не проронил ни слова.

   — Я так рад, что ты не сильно пострадал, — он поднял на меня бледное лицо и с усилием улыбнулся.

   — Извини, что заставил понервничать, — мне очень хотелось разрядить обстановку и я старался говорить бодрее, несмотря на интенсивное гудение в голове.

   — Когда тебе станет лучше, сможем ли мы снова поговорить? — осторожно спросил Йоханн, заглядывая мне в лицо.

   — Думаю, лучше сделать это сейчас, — удар о твёрдый бетон, кажется, прочистил мне мозги, и мысли по поводу произошедшего были уже не такие напряженные.

   Йоханн удовлетворенно кивнул.

   — Я знаю что очень опоздал с признаниями. Ты теперь с Дольфом. Но всё же хочу спросить... Есть ли у меня хоть какой-то шанс на то, чтобы всё исправить и быть вместе с тобой? — он смотрел на меня с болью и надеждой, ожидая ответа.

   — Нет, — тихо сказал я.

   — Но вчера мне показалось... — Йоханн цеплялся за последнюю ниточку.

   — Это не то, что ты подумал. Извини, если заставил думать иначе, — я решил не вдаваться в подробности почему так легко принял некогда горячо желанный поцелуй.

   Мой разум ослабили не только и не столько влечение к Йоханну. Да, конечно у меня ещё оставались к чувства к нему, однако, тогда во мне в немалой степени сыграли последствия длительного воздержания. Я решил, что пока не смогу хотя бы поцеловать Дольфа, не буду трогать себя. То что это было глупой идеей, я осознал позже, когда постоянный жар внизу уже стал невыносимым.

   — Йоханн, пока я летел с лестницы, мне внезапно многое открылось. То, что мы стали друзьями, а не любовниками позволило нам создать и сохранить такие крепкие отношения. Если бы всё сложилось иначе, мы бы разбежались очень быстро.

   Йоханн внимательно слушал меня.

   — Я почти каждую секунду времени старался понять о чем ты думаешь, что чувствуешь. Ты не рассказывал мне что у тебя на душе и ждал, что я смогу понять сам. Но ничего не получалось. Единственное что мне было доступно - быть рядом с тобой, не имея возможности узнать твои настоящие мысли и чувства. Один не может объяснить, а другой не может понять. Независимо от того, что мы чувствуем, наши различия непреодолимы.

   Я почувствовал сильную усталость после того, как высказался.

   — Ты больше меня не любишь? — голос Йоханна стал ровнее, а лицо спокойнее, похоже он задал свой последний вопрос.

   — Не люблю. Я люблю Дольфа, — мой голос звучал твердо и уверенно.

   — Хорошо, я понимаю. В таком случае, больше не стану беспокоить тебя, — Йоханн, окончательно взяв себя в руки, посмотрел на меня спокойным взглядом, улыбнулся, и, сказав на прощание:

   — Выздоравливай скорее, — тихо вышел из палаты.

   Оставшись в одиночестве, я устало прилёг на подушку. После сложного разговора мой разум покинули сгустки темных, запутанных мыслей, и сразу стало легче. Мне всё ещё было больно от того, что стало со мной и Йоханном, но теперь это были лишь отголоски некогда пылающих чувств.

   Я тащил за собой этот груз всю жизнь, оберегал его и боялся с ним расстаться, но сейчас понял, что он тянет меня вниз. Я одним махом перерубил верёвку, наблюдая за тем, как падает в бездну то, что до недавнего времени было всем моим миром.

   Но всё же в глубине души я сохранил частицу своей остывшей любви, как напоминание о том, кем мы были и что чувствовали. Наконец, мысли растворились, и я погрузился в сон.

Часть 5. Итог.

   Проснувшись с утра, я обнаружил Дольфа, уснувшего на углу моей кровати. Похоже, после операции он сразу пришёл ко мне, но не дошёл до кушетки в дальнем углу палаты.

   Солнце падало на его белый халат, светлые волосы и мирно прикрытые глаза. Мне захотелось погладить его по голове, поцеловать...

   “Представляю, насколько ты устал” — я пристально смотрел на него и старался не шевелиться, чтобы не потревожить его сон.

   “Мне нужно рассказать ему о том, как прошёл разговор с Йоханном. Но стоит ли вдаваться в подробности?” — беспокойные мысли проскользнули в голову, но тут же исчезли. Сейчас я мог наслаждаться умиротворяющей картиной в виде посапывающего Дольфа, а всё прочее было очень далеко и совершенно не важно.

   После пробуждения он выглядел растрепанным и дезориентированным. Его волосы, обычно зачесанные назад, сейчас свободно распластались на лбу и слегка прикрывали глаза. Мне всегда нравилась такая прическа у Дольфа, сразу вспоминалось какой он дома: небрежный, расслабленный и крайне сексуальный.

   Дольф поймал мою улыбку, но не ответив на неё, торопливо встал. Это было неприятно.

   — Как ты? — я осторожно начал разговор и тоже поднялся с кровати.

   — Сейчас в порядке. Но вчера ты заставил меня понервничать, — он улыбнулся, явно вымученной улыбкой. — Как всё прошло с Йоханном? — Дольф сложил руки на груди.

   — Мы хорошо поговорили. Теперь я уверен в том, что у нас с тобой всё будет отлично, — мои ощущения подсказывали, что сейчас нужно выбирать слова крайне осторожно.

   — Поговорили… Помимо разговора было что-то ещё?

   “Сразу в лоб. Он явно научился быстрее разрешать неловкие ситуации” — нахмурившись, отметил я.

   Если бы я не знал Дольфа, то подумал бы что это просто проявление ревности и надуманных подозрений. Но, по-видимому, ему были известны какие-то дополнительные подробности моей встречи с Йоханном и, мне не хотелось выяснять какие именно, поэтому лучшее что можно было сделать сейчас - это сказать правду.

   — Йоханн признался мне в любви и поцеловал, — мой ответ был столь же прямолинеен как и заданный вопрос.

   Дольф нервно рассмеялся:

   — Мы с тобой вместе уже несколько месяцев, я всё ещё не могу прикоснуться к тебе, но жду и надеюсь. А сейчас ты идёшь поговорить с Йоханном и вы целуетесь, вот так просто. Понимаешь что это означает? — Дольф посмотрел на меня, и я увидел в его глазах веселую злость.

   “Сейчас он скажет то, что я не хочу слышать...” - неприятная мысль проскользнула голове.

   — Я больше не люблю Йоханна. Я люблю только тебя.

   Моё сердце беспокойно забилось, я сделал вдох словно перед прыжком в воду и быстро притянул Дольфа к себе, понимая, что если остановлюсь сейчас, если меня охватит паника, то он больше никогда не поверит мне.

   Я закрыл губы Дольфа своими, мы вцепились друг в друга. Стало нечем дышать, но мы не могли расцепить свои влажные губы. Моё тело пробила дрожь от возбуждения, но страх всё же неумолимо подкрадывался ко мне. Крепкие объятия Дольфа словно щитом на время оградили меня от него.

   Дезориентированный из-за смешанных чувств я немного отстранился:

   — Дольф, я так хочу… Но я не смогу зайти дальше… Я постараюсь… — Дольф остановил меня, погладив по щеке.

   — Всё хорошо, я тебе верю и я так счастлив видеть что ты дрожишь не от страха, — он с нежностью смотрел на меня.

   Я снова прильнул к нему. Его попытка что-то сказать закончилась невнятным мычанием и стоном удовольствия.

   Звук ручки, выпавшей из кармана халата Дольфа прервал наш страстный поцелуй и напомнил о реальности. Мы смотрели друг на друга и прерывисто дышали.

   — В лечении есть прогресс, будем лечить дальше, — глаза Дольфа заискрились игривой радостью.

   — Только я сверху, — я поддержал его игру.

   — Не обманывай себя.

   Мы оба рассмеялись. В этот день мы стали еще ближе друг к другу.

Йоханн.

Часть 1. Противоречие.

   Мне нравится всегда следовать правилам. Я люблю, чтобы всё было на своих местах, спокойно и упорядоченно. Меня всегда привлекало таинство связи тела и мозга, поэтому я решил погрузиться в неврологию.

   Коллеги часто отмечают мой профессионализм, а пациенты приходят с благодарностями. Без ложной скромности скажу, что обнаруживая патологию, я почти всегда знаю каким образом её исправить, привести к правильному состоянию.

   Еще с раннего возраста я понял, что когда ты соответствуешь ожиданиям окружающих, достижение своих целей становится намного проще.

   Может показаться, что подстраиваться под других достаточно утомительно, но я нашёл в этом особое удовольствие, словно ты отыгрываешь мелодию по нотам и твой собеседник, утратив сомнения, открывается тебе.

   Мой друг, Рейн напротив, всегда всё делал наперекор правилам и частенько расплачивался за это. Я никогда не понимал такого подхода, но его неутомимое стремление к усилению противоречий и эпатажу вызывали мой искренний интерес. Он, в каком-то смысле заряжал меня своей энергией, когда я начинал обрастать ледяной коркой правил и самоконтроля.

   С момента когда нам исполнилось двенадцать, у меня стало возникать странное чувство, что Рейн смотрит на меня дольше, чем обычно, иногда смущается без очевидной причины. Тогда ещё было сложно разобраться в чем дело.

   Спустя пару лет наступил момент, когда он начал ссылаться на личные дела и проводить со мной меньше времени. Это стало совсем подозрительно.

   “Может он завёл девушку? Но почему мне ничего не сказал?” — меня неприятно кольнула ревность.

   Когда я увидел Рейна с Юргеном, мой мир перевернулся, всё тело скрутило, мне едва удалось сдержать приступ тошноты. Я всегда подозревал об этом, но столкнуться лицом к лицу был не готов.

   “Неправильно и мерзко и… Это мой лучший друг” — к горлу упорно подкатывал ком, пока я бежал по коридору.

   У меня не было правила на такой случай.

   На следующий день у нас состоялось неловкое молчание. Я прятал лицо от Рейна, чтобы он не разглядел на нём разочарования, смешанного с отвращением.

   Обычно мне приходилось вытаскивать Рейна из передряг, но в этот раз он спас меня, заговорив первым и открывшись мне. Я увидел в его темных, глубоких глазах, насколько он боится моего ответа и почувствовал стыд за свои мысли, но всё же не смог от них избавиться и сказать всю правду.

   То событие стало нашей инициацией, мы за один день стали старше, ближе друг к другу, твёрдо решив связать наши жизни несмотря ни на что. И одновременно с этим, мы отдалились друг от друга, закрыв запретные части своих душ.

   Со временем я почти полностью уверился в чувствах Рейна и немного отдалился от него, чтобы обозначить границы отношений. Но он так смотрел мне в глаза, слушал затаив дыхание, что мне казалось будто для него эти границы чистая формальность.

   Пока всё шло спокойно и своим чередом, я периодически анализировал наши отношения с Рейном. Иногда мне хотелось рассказать ему о тех смешанных чувствах омерзения, стыда и привязанности, которые порой нападали на меня спутанным роем. Но в итоге, я всегда приходил к выводу, что это лишь усложнит наше общение.

   Я женился на Марте чтобы заглушить эти невнятные мысли и сосредоточиться на своей жизни. Но наша семейная жизнь получилась слишком пресной даже для такого педанта как я. Когда она решила уйти, я не стал её останавливать. Меня охватила странная грусть от потери того, чего никогда не было. Мы только мучали друг друга отсутствием чувств.

   Она сделала сложный шаг вместо меня, как тогда в детстве, на лестнице, Рейн не дождался моей инициативы.

   Я хорошо умею получать желаемое, но когда происходит что-то действительно важное, внутреннее хладнокровие стремительно улетучивается и я просто убегаю. Мне стало тошно от себя самого. Я всё больше понимал, что моё отвращение к Рейну было лишь отражением моего отношения к себе.

   Когда Рейн пришёл ко мне, от его внезапного поцелуя сердце словно отключилось. Я с удивлением и ужасом для себя обнаружил, что не могу и не хочу его отталкивать. Он мог мне сломать плечо со всей пылающей страстью, а я был не против. Но Рейн внезапно остановился и с жаром признался в любви, прожигая меня бескомпромиссным взглядом.

   Я испугался и, не придумал ничего лучше, кроме как отыграть удивление. И, похоже, Рейн поверил мне.

   В наших отношениях с громким треском образовался глубокий разлом. Я боялся, что всё распадётся полностью, но видел как Рейн старался склеить его всем что попадется под руку, со свойственным ему упорством и иррациональностью.

   Я лишь наблюдал, стараясь не вмешиваться в ход событий. Если бы Рейн решил разорвать отношения полностью я бы принял его решение.

   Впрочем, постепенно он всё же отдалился от меня. Я узнал, что он взял очень много ночных смен и пересекаться мы стали крайне редко.

   Во время редких встреч, глядя на его бледное лицо и потухшие глаза, мне казалось, что из него ушла жизнь и энергия. Он не смеялся, не дурачился как раньше. Иногда я видел как он курит из окна и тоскливым взглядом смотрит в одну точку.

   Мне было больно смотреть на него, хотелось поддержать его так же как он меня после развода, но я знал, что сам не в последнюю очередь причастен к его текущему состоянию и, лучшее что сейчас можно сделать - держаться от него подальше.

   Я заметил, что он сблизился с Дольфом больше чем раньше. Мне было немного спокойней, так как Рейн был не один.

   И всё же, в глубине души, мне было грустно и тоскливо. Обычно я люблю тишину, она позволяет настроиться на работу или просто о чём-то спокойно подумать.

   Но сейчас, в своём тихом кабинете, мне не удавалось усидеть на месте. Хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать эту давящую тишину. Внезапно по карнизам забарабанил дождь, который рассеял моё раздражение.

   “Солнца здесь больше не будет, да, Рейн?” - подойдя к окну, я прислонился лбом к холодному стеклу и с тоской посмотрел на темную аллею, очертания которой размывал проливной дождь.

   Прошло достаточно много времени и я почти свыкся с тем, что Рейн появлялся в моей жизни только в редкие мгновения, связанные с работой.

   Но в какой-то момент он радостно ворвался в мой кабинет, прямо как в старые добрые времена. Я увидел как ему полегчало, в глазах появились искры, улыбка снова стала широкой и радостной.

   “Он снова будет рядом со мной”, — эта мысль вызвала у меня легкую улыбку, хотя в душе я был готов прыгать от счастья.

   Всё стало почти как раньше, за исключением того, что наши обыденные разговоры иногда прерывались печальным взглядом Рейна. В такие моменты он быстро брал себя в руки, но всё же я успевал это заметить.

   Конечно, было понятно, что как раньше не будет уже никогда. Я сам стал более нервным и беспокойным. Мне всё чаще вспоминался поцелуй Рейна, его страсть и решимость. И я наконец признался себе в том, что моё сердце и тело тогда ответили ему взаимностью, но разум сковал их цепями.

   Я не был уверен стоит ли поднимать эту тему с Рейном, особенно сейчас, когда он наконец пришёл в себя. Мне не хотелось рушить то хрупкое равновесие, которое с трудом установилось между нами, поэтому я просто радовался времени проведённому вместе.

   Рейн покинул меня так же неожиданно как появился. Он стал встречаться с Дольфом: их взгляды, движения, прикосновения были не слишком откровенны, но мне удалось увидеть то, как они бережно и заботливо относятся друг к другу.

   “Стоило сказать ему о своих чувствах, пока он ещё был рядом, — я устало опустился на стул в своём тихом и пустом кабинете. — Спохватился слишком поздно. Опять”.

   Стадия принятия казалась для меня самой длинной и мучительной. Уже не было возможности что-либо поменять, оставалось лишь разложить всё по полочкам и успокоить душу.

   Моя способность к аккуратному и профессиональному проникновению в мысли и чувства других людей всегда отключается, когда дело касается тех, кто мне дорог.

   Утрачивая всю деликатность, я словно маньяк с ножом, нацеленный силой заставить человека поверить в мою картину мира, разрезаю душу напополам, врываюсь в неё и неуклюжими движениями растаптываю все хрупкие части.

   И вот, спустя мгновение, я стою с окровавленным ножом среди осколков, с невозмутимым видом.

   Поэтому из-за своей неспособности выслушать и по-настоящему понять близких я выбираю бездействие.

   “Всё под контролем”, — мысленная мантра, останавливающая поток любых волнений.

   Сейчас, не в силах собраться с мыслями, я всё глубже погружался в свой логично выстроенный мир: высокие и величественные, словно недвижимые титаны, стеллажи. На них падает солнечный свет, блики которого отражаются от полированных мраморных поверхностей. Это место захватывает своей невероятной чистотой и красотой. На полках стоят книги правил моей жизни с красивыми золотистыми переплётами. Они расставлены в хронологическом и алфавитном порядке.

   Я всегда чувствовал наслаждение и успокоение, прохаживаясь по своему уютному и правильному внутреннему миру.

   Но сейчас я наблюдал его падение.

   Небо потемнело. Непоколебимые стеллажи начали шататься от внезапно налетевшего порыва ураганного ветра. Тяжелые полки стали вылетать из них и камнем падать вниз, словно кометы, оставляя за собой пыльный след. Достигая земли они разлетались вдребезги.

   Я, засучив рукава, бросился отчаянно раскапывать кучи песка и камней, чтобы найти уцелевшие книги, которые ещё можно сопоставить по времени и названию, сохранить хоть какую-то часть разрушенного порядка.

   Но вскоре стало понятно, что это конец. Весь грязный я сел на землю, прикрыл лицо руками и дал поглотить себя буре, уничтожившей мой мир.

   Единственное, что я мог сейчас сделать чтобы что-то исправить, найти в себе силы извиниться перед Рейном за всё: презрение, молчание, нерешительность, эгоизм и, покинуть его жизнь, чтобы больше не отравлять её.

Часть 2. Новая жизнь.

   Мне снова повезло с тем, что у Рейна появился ко мне разговор и, оставалось лишь воспользоваться этим шансом.

   Когда он переступил порог моей квартиры, я так разнервничался что расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, чтобы было легче дышать. К моменту когда мы уселись в креслах, мне удалось успокоиться с помощью внутренних уговоров. Но как только Рейн упомянул о той истории с Юргеном, меня покорёжило от нахлынувших воспоминаний. Я понял, что если не скажу правду сейчас, то не смогу сказать никогда.

   Я начал свою исповедь, сначала тихо и уверенно, но потом мой голос становился всё более громким и дрожащим.

   Рейн остудил мою пламенную речь, напомнив обо всей моей лжи. Наверное, я действительно не имел права ни на его прощение ни на любовь. Но, так или иначе, пришло время действовать, мой привычный мир уже утратил смысл и бежать было некуда.

   После своего признания в любви и ненавидящего взгляда Рейна, я почувствовал такой страх и отчаяние, что был готов рухнуть на колени перед ним. Ком подкатил к моему горлу и, я, едва сдерживая слезы, дрожащими руками притянул его к себе.

   Рейн принял мой отчаянный поцелуй и обхватил меня руками. Его горячие губы пробегали по моему телу и я чувствовал себя по-настоящему живым, открытым перед ним и перед собой.

   Внезапно приятное тепло Рейна сменилось холодом. Он отстранился от меня, бросил обеспокоенный взгляд на дверь и поспешно покинул квартиру. После того, как я уже погрузился в эти чувства, не встретив сопротивления, дал им проникнуть в свой разум и тело, для меня была невозможна мысль о том, чтобы отпустить его. Наверное, Рейн чувствовал то же самое, когда я не смог ни принять его ни оттолкнуть.

   На лестнице у нас случилась потасовка. Всё произошло так быстро, что я не успел поймать его за руку. Глядя на распластавшегося Рейна и лужу крови, растекающуюся под его головой, я смог быстро успокоить свой пылающий разум, чтобы помочь ему.

   Он не получил серьёзных травм, но после этого происшествия, я отчетливо понял, что могу потерять Рейна в любой момент, по чистой случайности. Мне стоит хорошо и спокойно подумать над тем, что я хочу сказать ему и, в зависимости от ответа, либо остаться с ним либо уйти навсегда.

   Захваченный беспокойными мыслями я ходил туда-сюда вдоль двери палаты, ожидая, когда сюда привезут Рейна.

   Мои цикличные хождения прервало появление Дольфа. Он бегал из одной части коридора в другую пока не наткнулся на медсестру. Она что-то сказала ему и он облегченно вздохнул.

   Наконец, Дольф заметил мой внимательный взгляд и неспешно подошёл к палате:

   — Рейна ждёшь?

   Я утвердительно кивнул.

   — Как прошел разговор? — спросил Дольф, вперившись в меня странным, немигающим взглядом.

   — Мы хорошо пообщались, решили множество вопросов. Я признал свою вину и Рейн не стал отталкивать меня, — я сказал это ледяным голосом и посмотрел на Дольфа с вызовом.

   Мой ответ был двусмысленным не случайно. Сейчас уже я не был готов отдать Рейна до того, пока доподлинно не узнаю, нужен ли я ему.

   Дольф проглотил мои слова. Мне удалось увидеть, как на мгновение в его глазах начала закипать злость, но он быстро успокоился.

   — Отлично. Значит вы закрыли все вопросы и вас больше ничего не связывает, — он улыбнулся и дал понять, что разгадал мою дешёвую уловку.

   Я действительно был словно раненый тигр в западне, который скалится из последних сил, предчувствуя свой конец.

   Когда Рейна доставили в палату, мы с Дольфом в напряженном молчании ждали пока он проснётся. Я сидел на стуле и погружался в свои мысли, винил себя за случившееся. Дольф ходил по палате, смотрел в окно и снова возвращался к кровати. Сейчас мы оба думали только о Рейне, забыв о взаимном раздражении и разногласиях.

   Рейн очнулся. Я так обрадовался что растерял все заготовленные слова. Нам удалось остаться наедине, благодаря тому, что Дольфа вызвали на операцию.

   Когда мы с Рейном говорили, я до последнего надеялся на то, что получу шанс вернуть его. Однако, он твёрдо и ясно дал мне понять, что мы никогда не смогли бы быть вместе, ни тогда ни сейчас.

   Я тоже знал об этом. Какой извилистый путь мне пришлось пройти прежде чем принять свои чувства, а ведь это было лишь начало пути. Я не мог гарантировать, что больше не причиню ему боль, а он не мог гарантировать что вытерпит это. Малейшее недопонимание могло бы воскресить наши обиды.

   Я знаю, что чуть раньше Рейн с готовность пошёл бы на этот риск, но теперь между нами стояло непреодолимое препятствие.

   Он больше не любит меня.

   Когда были решены все вопросы и получены ответы, я сдержанно попрощался с Рейном. Уже выйдя за дверь, я прислонился к ней спиной и тихо сказал в пустоту:

   — Прощай...

   В течении нескольких дней мне удалось оформить перевод в филиал клиники “Либен”, находящийся в Мюнхене. Я уехал из Берлина.

   Хоть мне и не удалось исправить ошибки прошлого, я научился не прятаться от проблем за надуманными правилами.

   Я храню все воспоминания о Рейне, о дружбе и любви, о причиненной и испытанной боли. Чтобы никогда не забывать как важно заботиться о своих чувствах и чувствах тех кто рядом и, как бы ни было больно и страшно, быть честным перед ними и перед собой.